English version below
Если Марии Федоровне и мечталось в тиши будуара о лаврах правительницы российской, то этому не суждено было сбыться: Павел I, взойдя на престол после смерти «горячо нелюбимой» матушки — императрицы Екатерины Великой, отменил раз и навсегда женское правление на Руси.
Отныне «рулить» огромной страной — исключительно мужская «профессия». А удел царской жены — заниматься благотворительностью, подавать пример супружеской верности и материнской любви, олицетворять своим обликом богатство и пышность императорского двора – и всем последующим женам и матерям российских императоров до конца монархического строя.
Вот эта пышность и парадность и стала основной целью переустройства Дворца царствующей четы. Совсем иным становится и облик интерьеров: на смену сдержанной приветливости Чарльза Камерона пришла щедрая декоративность Винченцо Бренны, заставляя местами вспомнить о торжестве зрелого барокко.
Особенно ярко это проявляется в анфиладе парадных залов второго этажа – апартаментов Марии Федоровны. Так как, после смерти супруга, мать взошедшего на престол царя Александра I прожила в Павловске еще более 25 лет, то и комнаты ее были обустроены роскошно и с избытком. Как раз в том не очень жалуемом мною стиле чрезмерности и излишней нарядности. Но если отвлечься от подавляющей роскоши, то интерьеры ее покоев, несомненно, хороши.
Из зала Мира, открывающего анфиладу комнат императрицы, попадаем в библиотеку Марии Фёдоровны, заставленную низкими книжными шкафами, на которых размещена мраморная скульптура итальянской работы XVIII века. Одна из них выделяется из общего ряда более темным оттенком мрамора. Это античный подлинник.
Комната отчасти парная Ковровому кабинету Павла и Парадной библиотеке на северной стороне второго этажа Дворца, о которой я рассказывала в предыдущей публикации. Здесь опять гобелен на полукруглой стене и низкие книжные шкафы, в которых книги не бросаются в глаза, но, тем не менее, они там есть – по истории и этнографии, по философии, медицине и ботанике, о путешествиях. Здесь же представлены энциклопедии, а также произведения французских просветителей: Дидро, Вольтера и Руссо, а также русских авторов: Карамзина и Жуковского. Все это отражает широту интересов просвещенной хозяйки Павловска, которая была и художником, и садоводом-ботаником, и библиофилом. Почему-то меня не перестает удивлять размещение книг в нижней части комнаты. В современных домах книги чаще хранятся в верхней части шкафов.
Начиная с этого зала, все комнаты южной анфилады украшают наборные паркеты из дорогих разноцветных пород дерева. Напоминает ковер, не правда ли?
До пожара 1803 года наборные паркеты были во всех парадных залах центрального корпуса, но погибли от огня. Не сохранилось ни их проектов, ни фиксационных чертежей. При восстановлении дворца А.Н. Воронихин везде заменил их дубовыми щитовыми паркетами. В паркетах использовано 12 ценных пород дерева.
Наличие книг и письменного стола напоминает нам о том, что, будучи императрицей, Мария Федоровна занималась женским образованием в империи. Павел I назначил ее главной начальницей над воспитательным обществом благородных девиц, а также главой воспитательных домов.
И все же запомнилась современникам Мария Федоровна отнюдь не политическими решениями, а своей благотворительной деятельностью.
Она взяла под свое покровительство больницу для умалишенных и сама ухаживала за больными. Ею был обустроен загородный дом для людей с психическими проблемами, где у каждого был свой садик для прогулок.
Особое внимание Мария Федоровна уделяла сиротам: она понимала, что может многое сделать, взяв над этими детьми попечение, которого они были лишены. Первая леди задала тон будущим императрицам. Она занималась благотворительностью 30 лет. Когда в 1803 году в столице построили больницу, то не возникло сомнений, в чью честь её называть. Мариинская больница – это своеобразный памятник заботам и стараниям императрицы, которая доказала свою любовь к России не словом одним, но и великими делами.
Пишут, что Мария Федоровна пользовалась большой любовью у людей.
Тем не менее, в противоположность супругу своему Павлу I императрица обожала пышные светские церемонии, с удовольствием исполняла требования придворного этикета и требовала того же от окружающих.
Наверно, поэтому в непротиворечивости с ее немецкой четкостью распорядка дня и стремления к постижению очень разных, не всегда женских занятий, в ней сочеталась страсть к изысканным светским туалетам, а также к окружению себя роскошью и декоративностью.
Следующая комната – Будуар. Богатая отделка Будуара и следующей за ним Парадной спальни разительно отличает эти апартаменты от изначальных интерьеров Камерона. То же изящество линий, но уже далеко не такое строгое…
На многокрасочных росписях стен – пейзажи и сооружения экзотической Индии. На стене справа от камина сохранен фрагмент оригинальной росписи, найденной реставраторами под слоем штукатурки. Интерьер украшают очередные часы из коллекции Павла.
Впечатление роскоши усиленно мраморным камином с зеркальной нишей, в правой стороне от которого кушетка, где хозяйка покоев могла отдохнуть, перед камином круглый столик с весталками, подаренный свекровью Екатериной Великой, дополняют пышность убранства два секретера красного дерева с бронзой, письменный стол и прочая мебель, а также предметы интерьера в стиле ампир.
Еще более отличающаяся царственным блеском – Парадная спальня. Стены покрыты шелковыми панно с росписями.
Их одних бы хватило для изумительного интерьера. Но здесь еще яркими красками переливается многоцветный плафон, а «немаленькая» кровать сверкает позолотой под пышным балдахином.
Еще здесь и великолепный камин, люстра из рубинового стекла… Ой-ей-ей!
Парадная спальня никогда не использовалась по прямому назначению, это лишь своеобразный атрибут величия и могущества хозяев Павловска.
В ней же – надежно укрытый в витрине севрский фарфоровый туалет из 64 предметов – подарок французской королевы Марии Антуанетты.
Чего тут только нет: пудреницы, мушечницы, прибор для умывания и куча всяких посудин, о назначении которых я даже не подозревала. На чашках – портреты Людовика XVI и Марии Антуанетты. В зеркало этого набора должны были бы смотреться по очереди две красавицы Марии. Правда, туалетом этим Мария Федоровна никогда не пользовалась, сразу велела поместить под стекло – в таком виде он хранится и сейчас.
В этом яркое проявление рачительного характера хозяйки Дворца. В организации будничной жизни Марии Федоровны явно сказывались ее немецкие корни: четкий распорядок дня, никакого безделья и бесполезного использования предметов роскоши!
Современники вспоминали, что императрица была натурой деятельной: вставала в семь часов утра, а летом в шесть, обливалась ледяной водой и после молитвы и обязательной утренней прогулки садилась за кофе, который всегда пила очень крепким. Она обладала «железным» здоровьем и, не зная усталости и болезней, ожидала того же и от других. Императрица читала донесения, писала письма, принимала доклады своих личных секретарей. Обед у нее был поздний – в пять часов вечера. С раннего утра до этого времени она занималась благотворительными делами, административными вопросами, хозяйственными заботами. Вечер проходил в чтении, танцах, театральных представлениях (у Марии Федоровны регулярно ставились спектакли силами актеров-любителей). За час до полуночи хозяйка удалялась ко сну в свои покои на первом этаже.
Следующие две небольшие комнаты – Туалетная и Фрейлинская.
Кульминация царского шика пройдена, пафос спадает. Здесь опять можно находиться без ущерба чувству соразмерности, без нещадных ударов по хрупкости чувства прекрасного, тонкости вкуса и меры.
Во Фрейлинской расположилась любопытная картина с изображением Амура. С какой стороны не подойдешь, стрела Амура всегда направлена в твое сердце. Автор картины – Карл Ванлоо.
Дальше два проходных кабинета, один из которых – в розовом свете – меня заворожил.
Какая-то необыкновенная легкость и отдых глазам… и возможность вспомнить о сложностях жизни царствующих особ – «богатые тоже плачут».
Романтическим чувствам в браке, как и всему на свете, когда-то приходит конец – подобно падению с глаз розовой пелены: как будто видишь издали проходной розовый кабинет, входишь в него, надеясь на бесконечность, а выходишь неожиданно быстро, несмотря на то, какова его реальная протяженность… Мария Фёдоровна долгое время не относилась с должной серьезностью к отношениям своего царственного мужа с фавориткой Екатериной Нелидовой, а даже, по мнению современников, использовала их для усиления влияния на мужа. Но с появлением новой фаворитки – Анны Лопухиной – отношения Павла с супругой испортились до такой степени, что в последние месяцы его правления она пребывала в положении, напоминающем опалу…
Тем не менее, страшная смерть мужа повергла ее в сильнейшее горе.
Все-таки прожитые вместе годы не так легко с корнем вырвать из памяти…
В русских дворцах XVIII века обычно всегда были помещения для хранения произведений искусства, собранных хозяевами. Такое помещение появляется в 1797 году и в Павловске. Пропорции, вытянутой полукругом, созданной Бренной Картинной галереи, эффектны, но сдержаны.
Такие интерьеры мне по душе. Окна в галерее – с двух сторон, чтобы пропускать как можно больше естественного света. Многие из представленных в помещении живописных работ имеют высокую художественную ценность и смотрятся органично в едином ансамбле с изогнутым залом. В основном это полотна западноевропейских художников, собранные четой «графов Северных» во время путешествия по Европе. Особое внимание они уделяли «малым голландцам» , их произведения пришлись по душе обоим супругам. Как я их в этом понимаю!
А далее – апофеоз императорской власти самодержавной четы в Павловском дворце – Большой (или Тронный) зал в южном корпусе здания.
Здесь главным лейтмотивом звучит торжественность. В своей холодной белизне эти 420 метров площади поражают пришедшего чопорной величавостью.
До 1814 года здесь стоял богатый трон. Изначально помещение было задумано как зал для парадных пиршеств, поэтому именно здесь сегодня экспонируются два сервиза – Императорского фарфорового завода и французской Севрской фарфоровой мануфактуры.
Пространственная роспись потолка создает эффект многоярусности зала, увенчанного куполом. Изначальные пропорции зала не так совершенны, как остальных залов Дворца: его площадь явно требовала бы большей высоты.
Чем ближе к центру зала – тем зрительно выше становится потолок…
И вот этого южного крыла Дворца после войны просто не стало…
Не могу не рассказать о подвижниках-работниках культуры, которые спасали ценности Павловского дворца (по материалам публикации http://strana.ru/journal/20892707).
Откуда эта невероятная убежденность, что всё это понадобится в будущем, эта вера в неумираемость культурного наследия? Преклоняю колени перед женщинами, спасшими во время войны, а потом восстановившими достояние России.
Малоизвестный факт: план эвакуации музейных ценностей из пригородных дворцов-музеев Ленинграда был разработан еще в 1936 году. Казалось бы, следует восхититься дальновидностью советских властей — обстановка в Европе того времени уже вызывала беспокойство, и разработка плана спасения народного достояния «на всякий пожарный» могла бы считаться мудрым решением. Только вот представления властей о количестве и подлинной ценности музейных реликвий были своеобразными. Даже название плана говорит о многом: не «план эвакуации», а «план разгрузки».
Согласно этому плану, из дворцов Пушкина, Петергофа, Гатчины (тогда — Красногвардейска) и Павловска (тогда — Слуцка), подлежал эвакуации 4871 экспонат за 4 дня. Исходя из этих цифр, были предусмотрены финансовые средства, рабочая сила, транспорт. Октябрьская железная дорога должна была выделить восемь вагонов. Четыре — для гатчинских ценностей, а Пушкину, Петергофу и Павловску предлагалось «утрамбоваться» в оставшиеся четыре вагона. Никакого отношения к реальности «план разгрузки» не имел — количество музейных ценностей в каждом из пригородных дворцов измерялось десятками тысяч.
Все пять лет до начала войны музейные работники пытались убедить руководство, местное и центральное, пересмотреть план эвакуации. От надоедливых музейщиков все пять лет в лучшем случае отмахивались, а излишняя настойчивость в те годы могла стоить жизни. Так и получилось, что 22 июня 1941 года в действие вступил план 1936 года: 4871 экспонат, 8 вагонов, 4 дня.
Работы по срочной эвакуации ценностей легли на плечи музейщиков — в основном женщин. Плановые партии были упакованы и отправлены в первую очередь. Потом кончились ящики и вагоны, зато начались артобстрелы и бомбежки. Параллельно с погрузкой ценностей сотрудники дворцов-музеев пытались защитить сами здания: заклеивали и заколачивали окна, на чердаки ставили емкости с песком и водой для тушения пожаров…
Возникли «перебои» с охраной — военным уже было не до музеев. Появились первые мародеры.
Про план 1936 года все давно забыли. Музейщики воспользовались общей неразберихой, чтобы успеть спасти как можно больше предметов. Работами в Павловске руководила недавно назначенная директором музея молодая девушка в смешных очках Анна Ивановна Зеленова.
Из ее воспоминаний:
«Вначале пользовались ящиками, заготовленными по размерам каждого предмета, затем начали сколачивать типовые трех вариантов и, уже глядя на ящик, определяли, какую вещь в него лучше укладывать, а когда кончились доски на хоз. дворе, пришлось ломать заборы у хозяйственных построек…»
Про захоронение дворцовой парковой скульптуры я уже писала в публикации Павловск. Прогулка по парку #1.
Первым предметом, эвакуированным из Павловска, был тот самый туалетный набор императрицы Марии Федоровны из Парадной спальни, самый ценный экспонат в соответствии с «планом разгрузки». А в последний ящик, отправленный в тыл, Анна Ивановна уложила вещи, которые никакими планами не предусматривались: документацию проведенной еще в предвоенные годы ландшафтной инвентаризации лучших парковых районов, созданных Гонзаго. В Сарапул и Ленинград были отправлены те произведения, которые придавали Павловску его особое семейное обаяние: изделия из слоновой кости и янтаря; акварели на стекле молочного цвета, исполненные Марией Федоровной в дар супругу; семейный архив.
На следующий день, 16 сентября 1941 года, под грохот канонады, освещаемые заревом пылающих пожаров Анна Ивановна вместе с немногими остававшимися до конца сотрудниками ушла из Павловска в сторону Ленинграда, уже взятого в тиски блокады.
Немецкие мотоциклисты были в полутора километрах от дворца…
Но еще более невероятным стал для меня факт того, что благодаря именно этой молодой хрупкой женщине Дворец начали восстанавливать. Именно Павловск Зеленовой стал первым дворцом, полностью восстановленным из руин.
В зоне фашистской оккупации Павловск находился с 17 сентября 1941 года по 24 января 1944 года.
24 января 1944-го немцы подожгли дворец — чтобы русские в полной мере насладились зрелищем. Павловский дворец горел три дня. Тушить пожар было некому и нечем.
Сотрудники Павловского дворца-музея ничего не пропустили из приготовленного фашистами «спектакля»: они примчались в Павловск сразу, в первые же часы после освобождения города, и три дня беспомощно смотрели, как гибнет в огне все, что было им дорого. От великолепного дворца остались обугленные кирпичные стены. Кое-где уцелели лепной декор стен и даже часть росписей. Но обожженные лепные детали при прикосновении рассыпались в пыль. Уцелевшие фрагменты масляной живописи от сильного жара пошли пузырями, а фрески шелушились и исчезали на глазах от гулявшего по руинам ветра.
Все было столь очевидно, что ленинградские власти быстро приняли решение: восстановить Павловский дворец невозможно. Да и не нужно. От этого идеологического бельма военные и партийные руководители города предлагали избавиться еще в 1941-м, когда немцы стремительно продвигались к Ленинграду.
Анна Ивановна Зеленова стала легендой еще при жизни. В 1944-м ей удалось дойти до «самого верха» и изменить решение властей, этой маленькой женщине удалось уже весной начать то, что позже назовут «подвигом века» — возрождение пригородных дворцов-музеев и парков Ленинграда.
Еще до окончания войны она ездила в Москву и добилась того, чтобы дворец в Павловске реставрировали в первую очередь. Позже, в 1950-е, она писала Молотову, Косыгину, Вышинскому, встречалась с Ворошиловым — благодаря своей предприимчивости и принципиальности она всегда умудрялась добиться всего, что было нужно Павловску.
«Сам Бог велел». Ее главная битва за Павловск началась сразу же после освобождения Павловска и продолжалась долгие годы. Восстановление шло ежедневно, без пафоса и героики: первым делом расчистка завалов, уборка обгоревших и обвалившихся балок перекрытий… И продолжалось оно под руководством Анны Зеленовой почти 35 лет — до 1978 года.
Многое уже никогда не вернется домой: с войны в розыске числятся более 30 000 произведений живописи и декоративно-прикладного искусства из Павловского дворца. Сегодня надежды на их обнаружение уже нет. Но работы по восстановлению имеющихся ценностей продолжаются.
Все-таки личность в истории многое значит. Немного найдется людей более самоотверженных и преданных своей работе, чем Анна Ивановна.
Говорят, что она просто безмерно любила Павловск и считала его лучшим местом на Земле.
Окончание статьи про жилые покои первого этажа Дворца, дворцовую церковь и жизнь вдовствующей Марии Федоровны далее: Большой дворец. Павловск #3/
English version
If Maria Fedorovna dreamed in silence of the boudoir about the laurels of the Russian ruler, then this was not destined to come true: Paul I, ascending the throne after the death of the «hotly unloved» mother — Empress Catherine the Great, canceled once and for all female rule in Russia.
From now on, «steer» a huge country — exclusively male «profession». And the royal wife’s destiny is to do charity work, set an example of marital fidelity and motherly love, personify with her appearance the wealth and pomp of the imperial court — and all subsequent wives and mothers of Russian emperors to the end of the monarchical system.
It was this pomp and parade that became the main goal of the reconstruction of the Palace of the reigning couple. The look of the interiors also becomes completely different: the restrained friendliness of Charles Cameron was replaced by the generous decorativeness of Vincenzo Brenna, forcing places to remember the triumph of mature Baroque.
This is especially pronounced in the suite of ceremonial halls of the second floor — apartments of Maria Fedorovna. Since, after the death of her husband, the mother of Tsar Alexander I, who ascended the throne, lived in Pavlovsk for more than 25 years, her rooms were luxuriously furnished and in abundance. It’s just in that style of excessiveness and excessive elegance that I don’t really like. But if we distract from the overwhelming luxury, then the interiors of her chambers are undoubtedly good.
From the Hall of Peace, which opens the suite of rooms of the Empress, we find ourselves in the library of Maria Fedorovna, cluttered with low bookcases, on which there is a marble sculpture of Italian work of the XVIII century. One of them stands out from the general row with a darker shade of marble. This is an antique script.
The room is partly paired with Paul’s Carpet Office and the State Library on its north side of the second floor of the Palace. Here again there is a tapestry on a semicircular wall and low bookcases in which books are not conspicuous, but, nevertheless, they are there — on history and ethnography, on philosophy, medicine and botany, on travels. Here are encyclopedias, as well as works by French enlighteners: Didro, Voltaire and Russo, as well as Russian authors: Karamzin and Zhukovsky. All this reflects the breadth of interests of the enlightened mistress of Pavlovsk, who was an artist, a gardener-botanist, and a bibliophile. For some reason, the placement of books in the lower part of the room never ceases to amaze me. In modern homes, books are often stored at the top of cabinets.
Starting from this hall, all rooms of the south enfilade are decorated with stacked parquet from expensive multi-colored species of wood. Before the fire of 1803, typeset parquets were in all the front rooms of the central building, but were killed by fire. Neither their designs nor fixation drawings have survived. When restoring the palace A.N. Voronikhin everywhere replaced them with oak shield parquet. The parquet used 12 valuable species of wood.
In front of the table is a monumental chair, made according to a drawing by Andrey Voronikhin. An amazing rug with a plot on the theme of Don Quixote by Cervantes hangs on the central wall.
The presence of books and a desk reminds us that, being the empress, Maria Fedorovna was engaged in female education in the empire. Paul I appointed her chief superintendent over the educational society of noble maidens, as well as the head of the educational houses.
And yet, Maria Fedorovna was remembered by her contemporaries not by political decisions, but by her charitable activities.
She took under her protection a hospital for the insane and she looked after the sick. She arranged a country house for people with mental problems, where everyone had their own garden for walking.
Maria Fedorovna paid particular attention to orphans: she understood that she could do a lot by taking care of these children, whom they were deprived of. The first lady set the tone for future empresses. She has been involved in charity work for 30 years. When a hospital was built in the capital in 1803, there was no doubt in whose honor it should be called. The Mariinsky Hospital is a kind of monument to the cares and efforts of the Empress, who proved her love for Russia not only in a word, but in great deeds.
They write that Maria Fedorovna enjoyed great love among people.
Nevertheless, in contrast to her husband Paul I, the Empress adored lush secular ceremonies, gladly fulfilled the requirements of court etiquette and demanded the same from others.
Perhaps that is why, in consistency with its German clarity, the daily routine and the desire to comprehend very different, not always female occupations, it combines a passion for sophisticated secular toilets, as well as for surrounding yourself with luxury and decorativeness.
The next room is the Boudoir. The rich decoration of the Boudoir and the following Master Bedroom sets this apartment apart from the original interiors of Cameron. Where is the strict grace of the lines left? ..
On multicolored wall paintings — landscapes and structures of exotic India. On the wall to the right of the fireplace, a fragment of the original painting, found by restorers under a layer of plaster, is preserved. The interior is decorated with regular watches from the collection of Paul.
The impression of luxury is reinforced by a marble fireplace with a mirror niche, on the right side of which there is a couch where the hostess could rest, in front of the fireplace, a round table with vestals, presented by mother-in-law Catherine the Great, complement the splendor of the decoration by two mahogany secretaries with bronze, a desk and other furniture, as well as interior items in the Empire style.
Even more distinguished by regal splendor — The master bedroom. The walls are covered with silk mural paintings. They alone would be enough for an amazing interior. But here the multicolored ceiling shimmers with still bright colors, and the «rather big» bed sparkles with gilding under a magnificent canopy. There is also a magnificent fireplace, a ruby glass chandelier … Oh, her!
The master bedroom has never been used for its intended purpose, it is only a peculiar attribute of the greatness and power of the owners of Pavlovsk.
In it is the Sevres porcelain toilet of 64 items, which is securely hidden in the window; it is a gift from the French Queen Marie Antoinette.
What is there just: powder boxes, muscular sockets, a washing device and a lot of all kinds of dishes, the purpose of which I did not even suspect. On the cups are portraits of Louis XVI and Marie Antoinette. Two beauties of Mary should have looked in turn in the mirror of this set. True, Maria Fedorovna never used this toilet, she immediately ordered to put it under the glass — in this form it is stored now.
This is a vivid manifestation of the zealous character of the mistress of the Palace. In the organization of the everyday life of Maria Fedorovna, her German roots clearly affected: a clear daily routine, no idleness and useless use of luxury goods!
Contemporaries recalled that the empress was kind of active: she got up at seven in the morning, and in the summer at six, doused herself with ice water and, after prayer and obligatory morning walk, sat down for coffee, which she always drank very strong. She had «iron» health and, not knowing fatigue and illness, she expected the same from others. The empress read the reports, wrote letters, accepted the reports of her personal secretaries. Her dinner was late at five in the evening. From early morning until that time, she was engaged in charity affairs, administrative matters, and household chores. The evening was held in reading, dancing, and theatrical performances (Maria Fedorovna regularly staged performances by amateur actors). An hour before midnight, the hostess retired to bed in her chambers on the ground floor.
The next two small rooms are Dressing Room and Freylinskaya.
The culmination of royal chic is over, pathos subsides. Here you can again be without prejudice to the sense of proportionality, without merciless blows to the fragility of the sense of beauty, subtlety of taste and measure.
In Freylinskaya there is a curious picture depicting Cupid. Whichever way you approach, Amur’s arrow is always directed at your heart. The author of the picture is Carl Vanloo.
Then two passage rooms, one of which — in pink light — fascinated me. Some kind of extraordinary lightness and relaxation to the eyes … and the opportunity to recall the difficulties of life of the reigning persons — «the rich also cry.»
Romantic feelings in marriage, like everything else in the world, once come to an end — like falling from a pink shroud from your eyes: as if you see a pink cabinet from a distance, you enter into it, hoping for infinity, and you exit unexpectedly quickly, despite what its real extent … Maria Fedorovna for a long time did not take the relations of her royal husband with the favorite Ekaterina Nelidova with due seriousness, and even, according to contemporaries, used them to strengthen her influence on her husband. But with the advent of a new favorite — Anna Lopukhina — Pavel’s relationship with his wife deteriorated to such an extent that in the last months of his reign, she was in a position reminiscent of disgrace …
Nevertheless, the terrible death of her husband plunged her in great grief.
Still, the years lived together are not so easy to uproot from the memory …
In Russian palaces of the 18th century, there were usually always rooms for storing works of art collected by the owners. Such a room appears in 1797 in Pavlovsk. The proportions stretched in a semicircle created by the Brenna Picture Gallery are spectacular, but restrained. Such interiors are to my liking. The windows in the gallery are on both sides to let in as much natural light as possible. Many of the paintings presented in the room are of high artistic value and look organically in a single ensemble with a curved hall. These are mainly paintings by Western European artists, assembled by a couple of «Counts of the North» during a trip to Europe. They paid special attention to the artists of the «golden age» of Dutch painting, their works appealed to both spouses. As I understand them in this!
And then — the apotheosis of the imperial power of the autocratic couple in the Pavlovsk Palace — the Big (or Throne) Hall in the southern building. Here the main leitmotif sounds solemnity. In its cold whiteness, these 420 meters of area amaze the visitor with prim stupidity. Until 1814, a rich throne stood here. Initially, the room was conceived as a hall for ceremonial feasts, so it is here that two services are exhibited here today — the Imperial Porcelain Factory and the French Sevres Porcelain Manufactory.
Spatial ceiling painting creates the effect of multi-tiered hall, crowned with a dome. The initial proportions of the hall are not as perfect as the rest of the halls of the Palace: its area would obviously require a greater height.
And now this southern wing of the Palace after the war simply did not …
I can’t but tell about the ascetic cultural workers who saved the values of the Pavlovsk Palace (based on materials from http://strana.ru/journal/20892707). Where does this incredible conviction that all this will be needed in the future come from, this belief in the indestructibility of cultural heritage? I kneel before the women who saved during the war, and then restored the property of Russia.
A little-known fact: a plan for the evacuation of museum valuables from the suburban palaces-museums of Leningrad was developed back in 1936. It would seem that one should marvel at the farsightedness of the Soviet authorities — the situation in Europe at that time was already worrying, and the development of a plan to save the public domain “for every fireman” could be considered a wise decision. Only here are the ideas of the authorities about the quantity and the true value of museum relics were peculiar. Even the name of the plan says a lot: not “an evacuation plan”, but a “unloading plan”.
According to this plan, from the palaces of Pushkin, Peterhof, Gatchina (then Krasnogvardeisk) and Pavlovsk (then Slutsk), 4871 exhibits were to be evacuated in 4 days. Based on these figures, financial means, labor, and transport were provided. The October Railway was to allocate eight cars. Four — for the Gatchina values, and Pushkin, Peterhof and Pavlovsk were invited to «tamp down» in the remaining four cars. The “unloading plan” had nothing to do with reality — the number of museum values in each of the suburban palaces was measured in tens of thousands.
All five years before the war began, museum workers tried to convince the local and central authorities to revise the evacuation plan. All five years were dismissed from annoying museum workers at best, and excessive perseverance in those years could cost a living. It so happened that on June 22, 1941, the 1936 plan came into effect: 4871 exhibits, 8 wagons, 4 days.
Work on the urgent evacuation of valuables fell on the shoulders of museum workers — mostly women. Planned lots were packaged and shipped first. Then the boxes and wagons ended, but shelling and bombing began. In parallel with the loading of valuables, the staff of the palace museums tried to protect the buildings themselves: they glued and boarded up windows, put containers of sand and water in the attics to extinguish fires …
There were «interruptions» in the protection — the military was no longer interested in museums. The first looters appeared.
Everyone has long forgotten about the 1936 plan. Museum workers took advantage of the general mess to save as many items as possible. The work in Pavlovsk was supervised by the newly appointed director of the museum, a young girl in funny glasses, Anna Ivanovna Zelenova.
From her memories:
“At first they used boxes prepared according to the size of each item, then they began to put together three types of typical ones, and, looking at the box, they determined which thing was better to put into it, and when the boards ran out at the household. yard, had to break the fences at the outbuildings … »
I already wrote about the burial of the palace park sculpture in a publication Pavlovsk. Walk in the park # 1.
The first item evacuated from Pavlovsk was the same toilet set of Empress Maria Fedorovna from the Main Bedroom, the most valuable exhibit in accordance with the “unloading plan”. And in the last box sent to the rear, Anna Ivanovna packed things that were not provided for by any plans: the documentation of a landscape inventory of the best park areas created by Gonzago carried out in the prewar years. Those works were sent to Sarapul and Leningrad, which gave Pavlovsk his special family charm: ivory and amber products; watercolors on glass of milky color, performed by Maria Fedorovna as a gift to her husband; family archive.
The next day, September 16, 1941, with the roar of cannonade, illuminated by the glow of blazing fires, Anna Ivanovna, along with the few remaining employees to the end, left Pavlovsk in the direction of Leningrad, already taken in the grip of the blockade.
German motorcyclists were one and a half kilometers from the palace …
But the fact that thanks to this very fragile young woman the Palace began to be restored was even more incredible. It was Pavlovsk Zelenova that became the first palace completely restored from ruins.
Pavlovsk was in the zone of fascist occupation from September 17, 1941 to January 24, 1944.
On January 24, 1944, the Germans set fire to the palace — so that the Russians fully enjoyed the sight. Pavlovsk Palace burned for three days. There was nobody and nothing to extinguish the fire.
Employees of the Pavlovsk Palace and Museum did not miss anything from the «performance» prepared by the Nazis: they rushed to Pavlovsk immediately, in the very first hours after the liberation of the city, and helplessly watched for three days that everything that was dear to them perished in the fire. From the magnificent palace there were charred brick walls. In some places, the stucco decoration of the walls and even part of the paintings. But the burnt stucco details crumbled into dust when touched. The surviving fragments of oil painting from the intense heat went bubbles, and the frescoes peeled and disappeared before the eyes of the wind walking through the ruins.
Everything was so obvious that the Leningrad authorities quickly decided: it is impossible to restore the Pavlovsk Palace. Yes and no need. The military and party leaders of the city proposed to get rid of this ideological thorn as early as 1941, when the Germans were rapidly moving to Leningrad.
Anna Ivanovna Zelenova became a legend during her lifetime. In 1944, she managed to get to the “very top” and change the decision of the authorities, this little woman managed in spring to start what would later be called the “feat of the century” — the revival of the suburban palaces-museums and parks of Leningrad.
Even before the war ended, she went to Moscow and made sure that the palace in Pavlovsk was restored first of all. Later, in the 1950s, she wrote to Molotov, Kosygin, Vyshinsky, met with Voroshilov — thanks to her preliminaries ty and pr and n ts and p and a l n o with t she always managed to achieve everything that Pavlovsk needed.
«God himself commanded.» Her main battle for Pavlovsk began immediately after the liberation of Pavlovsk and lasted for many years. The restoration went on daily, without pathos and heroism: the first thing was clearing the rubble, cleaning up the charred and crumbling floor beams … And it lasted under the direction of Anna Zelenova for almost 35 years — until 1978.
Much will never return home: since the war, more than 30,000 works of painting and arts and crafts from the Pavlovsk Palace have been wanted. Today, there is no hope of finding them. But work to restore existing values continues.
Still, a person in history means a lot. There are few people more selfless and devoted to their work than Anna Ivanovna.
They say that she simply immensely loved Pavlovsk and considered it the best place on Earth.
The end of the article about the living quarters of the first floor of the Palace, the palace church and the life of the Dowager Maria Fedorovna more: Grand Palace. Pavlovsk #3
Истинное достояние России!
Удивила Стрела Амура, очень интересно было бы воочию увидеть. Чувствуется, с какой любовью написан текст. Покорила фраза «горячо нелюбимой»
Спасибо большое. А насчет Амура: бывают еще такие портреты, которые смотрят на тебя, независимо от того, в каком месте комнаты находишься. Амур обладает таким же эффектом. Не представляю — за счет чего это достигается.
Вот и сама удивляюсь, что можно так привязаться к вообщем-то какому- то абстрактному месту. Есть, видимо, и в этом, как в отношениях людей, какая-то химия. 😊
Вот интересно, что я намного лучше запомнила парк, чем дворец. Немортя на проливной дождь после обеда. А может, именно благодаря ему. А от дворца остались почти только ощущения, а картинок немного.
Именно Павловский парк дает такое невероятное ощущение свободы. А любое замкнутое пространство вызывает стремление выйти из него. В общем случае.
Но я люблю свой дом, замкнутое пространство.
Так я тоже люблю. Это единство защищенности и свободы. 😊
Тогда мне сейчас свободы надо меньше чем защищенности
Каждому овощу свое время😊
😊
История дворца — история его хозяйки. Интересно сочетание в характере женщины таких качеств как воля, дисциплина, сострадание, «любовь» к праздненствам… в этом разнообразии чувствуется настоящая женщина😉. Вот только была б она повнимательнее к увлечениям мужа)))
Разглядывала я ее будуар. Себя с трудом представляла в такой спальной))) и все же, какой была эта женщина? мы никогда не узнаем, что она думала и чувствовала просыпаясь☀️
Да, вряд ли узнаем, согласна. Это все внешние атрибуты ее жизни. Но есть письма. Например, такое к Павлу: «Я не могу лечь, мой дорогой и обожаемый князь, не сказавши Вам ещё раз, что я до безумия люблю Вас; моя дружба к Вам, моя любовь, моя привязанность к Вам ещё более возросла после разговора, который был у нас сегодня вечером. Богу известно, каким счастьем представляется для меня вскоре принадлежать Вам; вся моя жизнь будет служить лишь для того, чтобы явить Вам доказательства той нежной привязанности и любви, которые моё сердце будет постоянно питать к Вам». Сейчас очень архаично читается. И что это значит?
По-видимому, она испытывала огромную потребность любить. Больше, чем быть любимой. Это редкость. Повезло ж этому Павлу))), но он, судя по всему, не смог этого оценить.
Павел был в загоне, пока мать Великая Екатерина была жива. А потом — самодержец. Тут и крышу снесло. Редко у кого не сносит. Да и, вообще, он страненький был. Но из воспоминаний очень эгоистичный. Он и не понимал, что у Марии такая душа широкая, всеобъемлющая. Увы.
«Не по Сеньке шапка», ой, то есть- «не по Павлу корона» … и жена))))
Да, не выдюжил. Екатерина была прозорливая женщина. 😉
Или такое — свои мысли вообще: «Нехорошо, по многим причинам, чтобы женщина приобретала слишком обширные познания. Воспитывать в добрых нравах детей, вести хозяйство, иметь наблюдение за прислугой, блюсти в расходах бережливость — вот в чём должно состоять её учение и философия». Это так на самом деле? или потому, что так принято было думать?
Она сама себе немножко врала, я так думаю. Успокаивала себя. Если бы у неё была возможность править, а она отказалась ради этих своих принципов — тогда, да. Но, похоже у неё выбора не было и она таким образом приняла эту свою действительность и той свою философию подчинила. Но это мои сторонние размышления, я ведь не знаю как было на самом деле. Это знала только она сама. Если знала)))
Вот точно. Если знала. Но великое счастье подчинить действительности свою философию. И в этом чувствовать гармонию. Тут всю жизнь пытаешься — и никак…
Согласна отчасти. Важно, чтоб философия не строилась на лжи себе. Как вы думаете, Ольга?
Я люблю сравнения с морем. Море настолько сильнее, что бессмысленно пытаться подчинить его: бить его, утихомиривать его или что нибудь столь же нелепое делать по отношению к морю. Оно живет по своим законам и даже не знает, что кто-то что-то пытается сделать.
Также и человек для себя должен попытаться понять правила существования всего вокруг, особенно того, на что он повлиять не может. И тогда, уж нравится ему или нет, но глупо пытаться переделать правила, на которые нет никакого у человека влияния.
Поэтому, если в этом смысле принимаешь жизнь вокруг, то это не обман себя, в моем понимании, а, наоборот, высшая мудрость.
Если Мария Федоровна так думала, когда это говорила, то это не ложь.
Так ли мы не можем что-либо изменить или повлиять? Мгновенно, может и нет. Но совершить свой маленький жизненный подвиг трансформации себя и раздвинуть границы — да. Если. конечно, хотим))
Это как у Воннегута — на что-то можем повлиять, а на что то нет. И задача — отделить одно от другого.
А если все одно целое?😊
То это гуманитарий. 😊 Математик никогда такие понятия не смешает. 😊
Есть ещё физика…квантовая😊
Физический смысл всегда ускользал от меня — это особый талант, как шахматы😊
От меня шахматы вот также ускользнули или же я от них. Даже не знаю много ли я потеряла или же не нашла😊
Знаю людей, от которых шахматы гораздо дальше ускользнули, чем, например, от меня.😊 Это какая-то отдельная Вселенная.
😊 точно!
😊
Вера, дорогая, что-то давно нет ваших поэтичных публикаций? Мы соскучились.
Ох, что-то приключилось со мной. Пегас куда-то ускакал. Начинаю писать и не заканчиваю. Всё не то. Всё не то. А что «то» не знаю.
Спасибо, Ольга, дорогая❤️
💓 придет когда будет этому время…
Хорошего настроения и солнечной погоды😊
Вам также! У нас солнце и, похоже, теплеет. ☀️
У нас тоже обещают за 20. Хотим погреться на солнышке. Хорошего отдыха!🌞
🌞
Кстати, парадная спальня никогда не использовалась по прямому назначению. Жто был просто символ богатства и власти.😉
Забавно. А у меня спальная используется по назначению. И это символ не богатства и власти, а моего внутреннего покоя😊 Это мои покои.
Так у Марии Федоровны тоже была покойная спальня на первом этаже. Сейчас, действительно, трудно понять назначение такого помещения. Практически во всех дворцах монархов были такие. Видимо, пускать пыль в глаза важным гостям. Туалетный прибор, подарок Марии Антуаннетты, императрица сразу поставила под стекло и ни разу им не пользовалась. Для красоты просто, как в музее. Немного дремучести было в те времена. 😊
Я вот прошу картин себе не дарить, иначе (угрожаю))) буду вешать по приходу в гости дарителя))) Дремучая я тоже. Бывает, прошу не дарить подарков. Лишаю других такой радости- Ай-Ай! Но это касается только некоторых, тех, что имеет тенденцию задаривать. Встречаются такие экземпляры, хоть и редко)))
Мне кажется, что дарить картины — это чрезмерно смело. Любые украшения интерьера. Я не дарю. Только если точно знаю, что это впишется и хозяева хотят.
Но туалетный прибор это не украшение интерьера — это для использования: смотреться в зеркало, хранить пудру и т.п. Это Мария из-за ценности его в витрину упрятала, чтобы все ахали — какое богатство имеется. Я так ее поняла.
А, чтоб ахали))) одной видно не ахается?😉
Я так думаю. А может, все было наоборот😊