Пушкин. Первое впечатление/ Pushkin. First impression

English version below

Можете вспомнить свое первое впечатление, связанное с Пушкиным?

У моей дочки – это образ няни, читающей ей «Сказку о рыбаке и рыбке». Доверительность атмосферы, мелодика речи, общее занятие, уютная обстановка … Прямо аллюзия к Арине Родионовне возникает. Наш Пушкин, конечно же, еще и напевный, домашний, понятный и близкий.

А у меня первое воспоминание о Пушкине – это сказка «О мертвой царевне и семи богатырях». Причем, очень конкретное издание, стоившее в те времена моего пятилетнего возраста 18 копеек.

Для меня эта общечеловеческая история, ласково пересказанная пушкинским легким поэтичным слогом, навсегда неразрывно связана с иллюстрациями Тамары Юфы.

Это слайд-шоу требует JavaScript.

Была ли у вас такая книжка?

Старинная жизнь на Руси представлялась мне именно такой кружевной, аметистовой, самоцветной, утонченной, как на иллюстрациях художницы. В сочетании с пушкинским русским языком, льющимся свободно и без помех, запросто обтекающим острые углы и горестные события, эти ювелирные картинки сформировали мой мир русской сказки.

Но не той, где у зайца избушка лубяная, и бесшабашный румяный Иван, одетый в красную рубаху, совершает героические поступки и отрубает огнедышащие драконьи головы, а той сказки, которая дарит нам представление о северной сдержанности: без ярких красок, на полутонах и недосказанности, таинственной и загадочной, хрупкой, но самодостаточной.

Сама покупка этого издания тоже памятна для меня. Это было во время первой поездки с родителями в отпуск дальше Подмосковья – в Кострому. Там на вокзале и купили детскую книжку – прелестную, с атласными гладкими листами, с притягивающими взор иллюстрациями – книжку для чтения в поезде. Всё время путешествия я, не отрываясь от разглядывания чудесных картинок, просила родителей читать вслух заворожившую меня сказку. Зрительные образы были настолько необычны, что накрепко отложились в моей памяти, подчеркивая изящество пушкинской речи.

 

Найдя в дочкином дневнике читателя её комментарии к «Сказке о мертвой царевне» и другим сказкам Пушкина, мы немного повеселились, а иной раз и призадумались.

«… большая жадность до добра не доводит» – а не очень большая жадность вполне себе не мешает жить, видимо?

«… злые герои очень изобретательны…» – действительно, тяжело им живется: всё время надо что-то придумывать и быть начеку; и зачем же им такие сложности?

В «Сказке о царе Салтане» «Царица с Царевичем не сидели сложа руки, … и им повезло встретить Царевну-Лебедь» – всё-таки русская вера в чудо неистребима: они не сами в результате предпринятых усилий что-то сделали, а волшебница им помогла, конечно…

А в комментарии к «Сказке о мертвой царевне» дочка написала, что мачеха была злая и от злости умерла. А мы сразу и не вспомнили – как же по сюжету умерла мачеха. Оказывается, это случилось от тоски:

… Злая мачеха, вскочив,

Об пол зеркальце разбив,

В двери прямо побежала

И царевну повстречала.

Тут ее тоска взяла,

И царица умерла.

Тоска гораздо разрушительнее злости. Она наваливается тогда, когда понимаешь, что уже кончилась жизнь. В случае сказочной царицы кончилась всего-то лишь её молодость и красота, которая у неё ассоциировалась с жизнью. Для царицы это оказалось трагедией.

Ох, милые женщины, доверьтесь Пушкину – жизнь гораздо богаче безукоризненных черт лица…

А что в первую очередь вспоминается вам при упоминании о Пушкине, мои дорогие читатели?

 

English version

Can you recall the first impression that you have with Pushkin?

My daughter has the image of a nanny reading her “The Tale of the Fisherman and the Fish”. Confidence of the situation, melody of speech, general occupation, comfortable atmosphere … A direct allusion to Arina Rodionovna arises. Pushkin, of course, is also tuneful, homely, understandable and close.

And my first recollection of Pushkin is the fairy tale «About the Dead Princess and the Seven Knights». Moreover, a very specific publication, which at the time of my five-year age cost 18 kopecks.

For me, this international story, which Pushkin affectionately retold with his light poetic style, is forever inextricably linked with illustrations by Tamara Yufa.

Did you have such a book?

The ancient life in Russia seemed to me just so lacy, amethyst, semiprecious, refined, as in the illustrations of the artist. In combination with the Pushkin Russian language, flowing freely and without interference, easily flowing around sharp corners and sad events, these jewelry pictures formed my world of Russian fairy tales.

But not the one where the hare has a bast hut, but the reckless ruddy Ivan, dressed in a red shirt, performs heroic deeds and cuts off fire-breathing dragon heads, but that fairy tale that gives us an idea of ​​northern restraint: without bright colors, half-tones and understatement, mysterious and mysterious, fragile, but self-sufficient.

The very purchase of this publication is also memorable for me. This was during the first trip with my parents on vacation farther than Moscow Region — to Kostroma. There at the station and bought a lovely book for reading on the train. All the time I was traveling, not looking up from looking at wonderful pictures, I asked my parents to read a fairy tale that fascinated me. The visual images were so unusual that they firmly settled in my memory, emphasizing the elegance of Pushkin’s speech.

 

Having found in the reader’s daughter’s diary her comments on “The Tale of the Dead Princess” and other tales of Pushkin, we had some fun, and sometimes thoughtful.

“… great greed does not lead to good” — and not very great greed doesn’t interfere with living, apparently?

“… evil heroes are very inventive …” — indeed, it’s hard for them to live: all the time you need to invent something and be alert; and why do they have such difficulties?

In “The Tale of Tsar Saltan” “The Tsarina and Tsarevich were not idle … and they were lucky to meet the Swan Princess” — after all, the Russian faith in a miracle is indestructible: they didn’t do something as a result of the undertaken efforts, but the sorceress helped, of course …

And in the commentary on “The Tale of the Dead Princess”, the daughter wrote that the stepmother was evil and died of anger. But we didn’t remember at once how the stepmother died in the story. It turns out that this happened from longing.

Longing is much more destructive than anger. It falls on when you realize that life has already ended. In the case of the fairy-tale queen, only her youth and beauty, which she associated with life, ended. For the queen, this turned out to be a tragedy.

Oh, dear women, trust Pushkin — life is much richer than impeccable features …

And what is first of all remembered when you mention Pushkin, my dear readers?