Пушкин – великий реформатор языка/ Pushkin — the great reformer of the language

English version below

Пока еще в детском саду и в школе дети учат стихи Александра Сергеевича Пушкина, его язык для нас вполне жив.

Но, конечно, всё сильнее и сильнее устаревает. Всё-таки 200 с лишним лет прошло…

Пора новым реформаторам языка вставать в полный рост.

Ау, где же вы гении русской поэзии, сближающие реальную разговорную речь с поэтической и делающие это с таким же вкусом и талантом, как и Александр Сергеевич в своё время?

А в том самом, XIX, веке Александр Сергеевич был рисковым преобразователем языка, особенно поэтического. Его авангардные приёмы вгоняли в шок тогдашних литературных ретроградов.

Особенно введение в свои стихотворные произведения истинного говора простого люда (крестьян, дворни). Эти просторечия существенно расширили Пушкину его поэтический словарь.

Бояре, задремав от меду,

С поклоном убрались домой. (Руслан и Людмила)

Плешивый лоб с досадою чесал,

Стоя, как пень, и рот в сажень разинув.

И вдруг, в душе почувствовав кураж

И набекрень, взъярясь, клобук надвинув… (Монах)

Враги его, друзья его

(Что, может быть, одно и то же)

Его честили так и сяк. (Евгений Онегин, «О друзьях»)

Что, бегая по всем углам,

Ерошу волосы клоками… (Моему Аристарху)

… и еще великое множество таких примеров в творчестве Пушкина.

В середине второй половины XX века, когда я с другими девчонками и мальчишками учила его стихи, то введенные Александром Сергеевичем в поэзию просторечия были уже обычными, использовались всеми поэтами в хвост и в гриву, были привычны нашему слуху и не удивляли так, как некогда современников Пушкина.

Помню – мы с родителями в какой-то выходной день взяли в руки собрание сочинений Александра Сергеевича и начали читать его стихотворения. Не те стихи, которые мы постоянно вспоминали в школе, а те, которые нам попадались, когда мы наобум открывали маленькие светлые томики его собрания, частенько изумляясь его речи, в которой всё было так соразмерно и так свободно использовались слова русского языка.

Больше всего меня поразила раскованность Пушкина при словообразовании в одном маленьком стихотворении из четырех строк, и поэтому, видимо, оно запомнилось мне на всю жизнь.

Юношу, горько рыдая, ревнивая дева бранила;
К ней па плечо преклонен, юноша вдруг задремал.
Дева тотчас умолкла, сон его легкий лелея,
И улыбалась ему, тихие слезы лия.

1835

Захотелось поэту, чтобы дева улыбалась, слезы лия, понял он, что это красиво и должным образом звучит здесь, что это новое слово в последней строке к месту – легко создал иную словоформу и вставил в свое стихотворение.

Это тот навык, которым обладают практически все маленькие дети, вольно и непринужденно обращаясь с русским языком, потому что еще не успели взрослые внедрить в их юные головы общепринятые разговорные штампы.

Все малыши с рождения поэты-авангардисты, которые когда-то, в начале XX века, с той или иной успешностью модернизировали нашу поэзию.

Возможно, няня Арина Родионовна и в маленьком Саше Пушкине поощряла его тягу к новизне словообразования и любовь к красоте изменений в русской речи, опирающейся на народный фольклор. Вот и стал он первым, самым успешным авангардистом своего времени.

Хорошо бы и нам давать как можно больше свободы маленьким литературным гениям, из которых тогда с бОльшей вероятностью могут вырасти новые великие русские поэты.

English version

While still in kindergarten and at school, children are learning poems by Alexander Sergeevich Pushkin, his language is quite alive for us.

But, of course, it is becoming more and more obsolete. After all, more than 200 years have passed …

It’s time for the new language reformers to stand up to their full height.

Hey, where are you geniuses of Russian poetry, bringing real spoken language closer to poetry and doing it with the same taste and talent as Alexander Sergeevich did in his time?

And in that same XIX century, Alexander Sergeevich was a risky transformer of language, especially poetic. His avant-garde techniques shocked the then literary retrogrades.

Especially the introduction to his poetic works of the true dialect of the common people (peasants, courtiers). These vernaculars significantly expanded Pushkin’s poetic vocabulary.

In the middle of the second half of the XX century, when I was teaching his poems with other girls and boys, the vernaculars introduced by Alexander Sergeevich into poetry were already common, were used by all poets in the tail and in the mane, were familiar to our ears and did not surprise as much as once contemporaries Pushkin.

I remember that on some day off, my parents and I picked up a collection of Alexander Sergeevich’s works and began to read his poems. Not the poems that we constantly recalled at school, but those that came across to us when we randomly opened the small, light volumes of his collection, often amazed at his speech, in which everything was so proportionate and so freely used the words of the Russian language.

Most of all, I was struck by Pushkin’s relaxedness in word formation in one small poem of four lines, and therefore, apparently, it remained in my memory for the rest of my life: «The young man was scolded by a jealous maiden, sobbing bitterly …».

The poet wanted the maiden to smile, shed tears just like that, and not otherwise, he realized that this new word sounds beautifully and properly here, in the last line it is in place — he easily created a different word form and inserted it into his poem.

This is the skill that almost all young children possess, when they freely and naturally handle the Russian language, because adults have not yet had time to introduce generally accepted colloquial cliches into their young heads.

All babies from birth are avant-garde poets who once, at the beginning of the 20th century, modernized our poetry with varying degrees of success.

Perhaps the nanny Arina Rodionovna, even in little Sasha Pushkin, encouraged his craving for the novelty of word formation and his love for the beauty of changes in Russian speech, based on folklore. So he became the first, the most successful avant-garde artist of his time.

It would be nice for us to give as much freedom as possible to the little literary geniuses, from whom new great Russian poets are more likely to grow.